Мишель де Монтень

	Мишель де Монтень
	Статья в Википедии
	Произведения в Викитеке
	Медиафайлы на Викискладе

Мишель Эйкем де Монтень (фр. Michel Eyquem de Montaigne; 28 февраля 1533 — 13 сентября 1592) — знаменитый французский писатель и философ эпохи Возрождения, автор книги «Опыты».

Цитаты

# А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ы Э Ю Я

Б

Бич человека — это воображаемое знание.
Благоразумию также свойственны крайности, и оно не меньше нуждается в мере, чем легкомыслие.
Будемте остерегаться, чтобы старость не наложила больше морщин на нашу душу, чем на наше лицо.
Бывают люди, которые поправляются от одного вида лекарств.

В

В каждом государстве жажда славы растет вместе со свободой подданных и уменьшается вместе с ней: слава никогда не уживается с рабством.
В начале всяческой философии лежит удивление.
В общении с людьми ум человеческий достигает изумительной ясности.
В природе нет ничего бесполезного.
Величие победы измеряется степенью её трудности.
Весло, погруженное в воду, кажется нам надломленным. Таким образом, важно не только то, что мы видим, но и как мы это видим.
Вместо того чтобы стремиться узнать других, мы хлопочем только о том, как бы выставить напоказ себя, и наши заботы направлены скорее на то, чтобы не дать залежаться своему товару, нежели чтобы приобрести для себя новый.
Вожделение, испытываемое нами к женщине, направлено лишь к стремлению избавиться от мучения, порождаемого пылким и неистовым желанием.
Все бедствия не стоят того, чтобы, желая избежать их, стремиться к смерти.
Все в человеке идет вместе с ним в гору и под гору.
Всякое убеждение может быть достаточно сильным, чтобы заставить людей отстаивать его даже ценой жизни.
В общем же всё состряпанное мною здесь кушанье есть лишь итог моего жизненного опыта, который для всякого здравомыслящего человека может быть полезен как призыв действовать совершенно противоположным образом.

Г

Гнусное и бессмысленное занятие — без конца заниматься своими деньгами, находя удовольствие в их перебирании, взвешивании и пересчитывании! Вот, поистине, путь, которым в нас тихой сапой вползает жадность.
Государственные дела требуют более смелой морали.
Глупость и разброд в чувствах — не такая вещь, которую можно исправить одним добрым советом.

Д

Деревья — и те как будто издают стоны, когда им наносят увечья.
Для того чтобы обучить другого, требуется больше ума, чем для того чтобы научиться самому.
Доблесть, которою так жаждут прославиться, может проявиться при случае столь же блистательно, независимо от того, надето ли на нас домашнее платье или боевые доспехи, находитесь ли вы у себя дома или в военном лагере, опущена ли ваша рука или занесена для удара.
Достойно похвалы деяние, а не сам человек.
Душа извлекает для себя пользу решительно из всего. Даже заблуждения, даже сны — и они служат её целям: у нее все пойдет в дело, лишь бы оградить нас от опасности и тревоги.

Е

Если бы мне было дано вытесать себя по своему вкусу, то нет такой формы — как бы прекрасна она ни была, — в которую я желал бы втиснуться, с тем чтобы никогда уже с нею не расставаться.
Если бы человек хотел быть только счастливым, то это было бы легко, но всякий хочет быть счастливее других, а это почти всегда очень трудно, ибо мы обыкновенно считаем других счастливее, чем они есть на самом деле.
Если учителя просвещают своих многочисленных учеников, преподнося им всем один и тот же урок и требуя от них одинакового поведения, хотя способности их вовсе не одинаковы, то нет ничего удивительного, что среди огромной толпы детей найдется всего два или три ребенка, которые извлекают настоящую пользу из подобного преподавания.
Если хочешь излечиться от невежества, надо в нем признаться.
Если я лгу, я оскорбляю себя в большей мере, чем того, о ком солгал.
Если жёны и любят созерцать своих мужей спереди, то не должны ли они, если потребуется, столь же охотно смотреть им в спину?

Ж

Желание того, чего у нас нет, разрушает пользование тем, что у нас есть.
Жениться, ничем не связывая себя, — предательство.
Женщины нисколько не виноваты в том, что порою отказываются подчиняться правилам поведения, установленным для них обществом, — ведь эти правила сочинили мужчины, и притом безо всякого участия женщин.
Жизнь сама по себе — ни благо, ни зло: она вместилище и блага, и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили ее.

З

Застарелое и хорошо знакомое зло всегда предпочтительнее зла нового и неизведанного.

И

Игры детей — вовсе не игры, и правильнее смотреть на них как на самое значительное и глубокомысленное занятие этого возраста.
Истина не становится мудрее от своего возраста.
Истинное достоинство подобно реке: чем она глубже, тем меньше издает шума.

К

Кара, постигшая тебя, ещё очень мягка по сравнению с тем, что терпят другие: Это поистину отеческое наказание.
Картина стольких государственных смут и смен в судьбах различных народов учит нас не слишком гордиться собой.
Когда мы говорим, что страшимся смерти, то думаем прежде всего о боли, её обычной предшественнице.
Когда наукой пользуются, как должно, это самое благородное и великое из достижений рода человеческого.
Когда судят об отдельном поступке, то, прежде чем оценить его, надо учесть разные обстоятельства и принять во внимание весь облик человека, который совершил его.
Когда у нас нет настоящих болезней, наука награждает нас придуманными ею.
Когда философ Диоген нуждался в деньгах, он не говорил, что одолжит их у друзей; он говорил, что попросит друзей возвратить ему долг.
Красноречие, отвлекая внимание на себя, наносит ущерб самой сути вещей.
Кто боится страдания, тот уже страдает от боязни.
Кто заражен страхом болезни, тот уже заражен болезнью страха.
Кто ниспровергает законы, тот грозит самым добропорядочным людям бичом и веревкой.
Кто попал далее цели, так же точно промахнулся, как и тот, кто не попал в цель.

Л

Лучшее государственное устройство для любого народа — это то, которое сохранило его как целое.
Лучшие души — те, в которых больше гибкости и разнообразия.
Любовь — неистовое влечение к тому, что убегает от нас.
Любой человек может сказать нечто соответствующее истине, но выразить это красиво, разумно, немногословно смогут не столь уж многие. Вот почему меня раздражает не сказанное неверно по незнанию, а неумение сказать это хорошо.
Люди ничему не верят так твердо, как тому, о чем они меньше всего знают.

М

Массе свойственны глупость и легкомыслие, из-за которых она позволяет вести себя куда угодно, завороженная сладостными звуками красивых слов и не способная проверить разумом и познать подлинную суть вещей.
Между одними людьми и другими дистанция гораздо большая, чем между некоторыми людьми и животными.
Мера жизни не в её длительности, а в том, как вы её использовали.
Мнения наши перерастают одно в другое: первое служит стеблем для второго, второе для третьего. Так мы и поднимаемся со ступеньки на ступеньку. И получается, что тому, кто залез выше всех, часто выпадает больше чести, чем он заслужил, ибо, взобравшись на плечи предыдущего, он лишь чуточку возвышается над ним.
Мы берем на хранение чужие мысли и знания, только и всего. Нужно, однако, сделать их собственными.
Мы не в силах придумать человеку лучшую похвалу, чем сказав, что он одарен от природы.
Мы не можем обойтись без брака, и вместе с тем мы его принижаем. Здесь происходит то же, что наблюдается возле клеток: птицы, находящиеся на воле, отчаянно стремятся проникнуть в них; те же, которые сидят взаперти, так же отчаянно стремятся выйти наружу.
Мы не привыкли искать высшего нашего удовлетворения в душе и ждать от нее главной помощи, несмотря на то, что именно она — единственная и полновластная госпожа и нашего состояния, и нашего поведения.
Мы не столько освобождаемся от наших пороков, сколько меняем их на другие.
Мы трудимся лишь над тем, чтобы заполнить свою память, оставляя разум и совесть праздными.

Н

Назовите мне какое-нибудь самое чистое и выдающееся деяние, и я берусь обнаружить в нем, с полным правдоподобием, полсотни порочных намерений.
Народы, воспитанные в свободе и привыкшие сами править собою, считают всякий иной образ правления чем-то противоестественным и чудовищным. Те, которые привыкли к монархии, поступают ничуть не иначе. И какой бы удобный случай к изменению государственного порядка ни предоставила им судьба, они даже тогда, когда с величайшим трудом отделались от какого-нибудь невыносимого государя, торопятся посадить на его место другого, ибо не могут решиться возненавидеть порабощение.
Наружность мужчины служит весьма малым ручательством за него, но тем не менее, она представляет нечто значительное.
Настоящий друг — это тот, кому я поверил бы во всем, касающемся меня, больше, чем самому себе.
Наука — великое украшение и весьма полезное орудие.
Наука — великолепное снадобье; но никакое снадобье не бывает столь стойким, чтобы сохраняться, не подвергаясь порче и изменениям, если плох сосуд, в котором его хранят.
Наука пригодна лишь для сильных умов, а они весьма редки.
Нашему телу свойственно более или менее одинаковое сложение и одинаковые склонности. Душа же наша бесконечно изменчива и принимает самые разнообразные формы, обладая при этом способностью приспосабливать к себе и к своему состоянию ощущения нашего тела и все прочие его проявления.
Невежество бывает двоякого рода: одно — безграмотное, предшествует знанию, другое — чванное, следует за ним.
Недостаточно, чтобы воспитание только не портило нас, — нужно, чтобы оно изменяло нас к лучшему.
Не достигнув желаемого, они сделали вид, что желали достигнутого.
Нельзя полагаться на те доходы, которые мы только надеемся получить, какими бы верными они нам не казались.
Нет наставницы более немилосердной и коварной, чем наша привычка. Мало-помалу, украдкой забирает она власть над нами, но, начиная скромно и добродушно, она с течением времени укореняется и укрепляется в нас, пока наконец не сбрасывает покрова со своего властного и деспотического лица, и тогда мы не смеем уже поднять на нее взгляд.
Нет стремления более естественного, чем стремление к знанию.
Нет такой уловки или приема в пользовании оружием во время боя, которые мы сочли бы дурными, лишь бы они помогли отразить направленный на нас удар.
Ни то, что предшествует смерти, ни то, что за ней следует, не является её принадлежностью.
Ничто не порождает в государстве такой неразберихи, как вводимые новшества; всякие перемены выгодны лишь бесправию и тирании.

О

Обвинениям в адрес самого себя всегда верят, самовосхвалению — никогда.
Опасное дело — нападать на человека, у которого осталось только одно средство спасения — оружие, ибо необходимость — жестокая наставница.
Описывать прошлое — меньший риск, чем описывать настоящее, ибо в этом случае писатель отвечает только за точную передачу заимствованного им у других.
От недостатка уважения к себе происходит столько же пороков, сколько и от излишнего к себе уважения.
Отличительный признак мудрости - это неизменно радостное восприятие жизни

П

Первоначально чье-либо личное заблуждение становится общим, а затем уж общее заблуждение становится личным. Вот и растет постройка, к которой каждый прикладывает руку так, что самый дальний свидетель события оказывается осведомленным лучше, чем непосредственный, а последний человек, узнавший о нем, — гораздо более убежденным, чем первый.
Первый признак порчи общественных нравов — это исчезновение правды, ибо правдивость лежит в основе всякой добродетели и является первым требованием к правителю государства.
Плоды смуты никогда не достаются тому, кто её вызвал; он только всколыхнул и замутил воду, а ловить рыбу будут уже другие.
По мере того, как мы лишаемся естественных удовольствий, мы возмещаем их удовольствиями искусственными.
Подобно тому как наше рождение принесло для нас рождение всего окружающего, так и смерть наша будет смертью всего окружающего.
Подобно тому как растения чахнут от чрезмерного обилия влаги, а светильники — от обилия масла, так и ум человеческий при чрезмерных занятиях и обилии знаний, загроможденный и подавленный их бесконечным разнообразием, теряет способность разобраться в этом нагромождении и под бременем непосильного груза сгибается и увядает.
Покопайся каждый из нас хорошенько в себе, и он обнаружит, что самые сокровенные его желания и надежды возникают и питаются по большей части за счет кого-нибудь другого.
Полное согласие — свойство для беседы весьма скучное.
После тех лиц, которые занимают самые высокие посты, я не знаю более несчастных, чем те, что им завидуют.
Почтительность, которою окружает ребенка челядь, а также его осведомленность о богатстве и величии своего рода являются немалыми помехами в правильном воспитании детей.
Привычка терпеливо трудиться — это то же, что привычка терпеливо переносить боль.
Признаваться в незнании — одно из лучших и вернейших доказательств наличия разума.
Природа — приятный наставник, и даже не столько приятный, сколько осторожный и верный.
Противны мне и владычество и поверхность.
Пусть всякий, кто сможет, остерегается попасть в руки судьи, когда этот судья — победоносный и вооруженный до зубов враг.
Пусть детство смотрит вперед, старость — назад: не это ли обозначали два лица Януса?
Пусть наставник заставляет ученика как бы просеивать через сито все, что он ему преподносит, и пусть ничего не вдалбливает ему в голову, опираясь на свой авторитет и влияние.
Пчелы перелетают с цветка на цветок для того, чтобы собрать нектар, который они целиком претворяют в мед. Точно так же и то, что человек заимствует у других, будет преобразовано и переплавлено им самим, чтобы стать его собственным творением, то есть собственным его суждением.
Пытливости нашей нет конца: конец на том свете.

Р

Ради чего врачи с таким рвением добиваются доверия своего пациента, не скупясь на лживые посулы поправить его здоровье, если не для того, чтобы его воображение пришло на помощь их надувательским предписаниям?
Разве мошенничество становится менее гадким от того, что речь идет о нескольких су, а не о нескольких экю? Оно гадко само по себе.
Разумный человек ставит себе предел даже в добрых делах.

С

Самое главное — это прививать вкус и любовь к науке; иначе мы воспитаем просто ослов, нагруженных книжной премудростью.
С чем бы мы ни знакомились, чем бы ни наслаждались, мы все время чувствуем, что это нас не удовлетворяет, и жадно стремимся к будущему, к неизведанному, так как настоящее не может нас насытить; не потому, что в нем нет ничего, могущего нас насытить, а потому, что сами способы насыщения у нас нездоровые и беспорядочные.
Следует смотреть не столько на то, что едят, сколько на то, с кем едят.
Самый ценный плод здоровья — возможность получать удовольствие.
Смерть должна быть такая же, как и жизнь; мы не становимся другими только потому, что умираем.
Смерть одного есть начало жизни другого.
Сократ… заставлял сначала говорить учеников, а затем уже говорил сам.
Способность снизойти до влечений ребенка и руководить ими присуща лишь душе возвышенной и сильной.
Столько имен, столько побед и завоеваний, погребенных в пыли забвения, делают смешною нашу надежду увековечить в истории свое имя захватом какого-нибудь курятника, ставшего сколько-нибудь известным только после своего падения.
Страх — это страсть воистину поразительная, и врачи говорят, что нет другой, которая выбивала бы наш рассудок из положенной ему колеи в большей мере, чем эта.
Страх то придает крылья ногам, то приковывает их к земле.
Судьба не приносит нам ни зла, ни добра, она поставляет лишь сырую материю того и другого и способное оплодотворить эту материю семя.
Судьба поставляет нам только сырой материал, и нам самим предоставляется придать ему форму.
Судья, вынесший обвиняемому приговор в припадке гнева, сам заслуживает смертного приговора.
Счастье лежит только на тех путях, по которым ходят все.

Т

Те, кто расшатывают государственный строй, чаще всего первыми и гибнут при его крушении.
Те, у кого одинаково злая воля, каково бы ни было различие в их положении, таят в себе одинаковую жестокость, бесчестность, грабительские наклонности, и все это в каждом из них тем отвратительнее, чем он трусливее, чем увереннее в себе и чем ловчее умеет прикрываться законами.
Тем, кто нами повелевает и правит, кто держит в руках своих судьбы мира, недостаточно обладать разумением среднего человека, мочь столько же, сколько можем мы; и если они не превосходят нас в достаточной мере, то уже тем самым оказываются гораздо ниже нашего уровня.
Только глупцы могут быть непоколебимы в своей уверенности.
Тому, кто не постиг науки добра, всякая иная наука приносит лишь вред.
Тот, кто всегда в выигрыше, — не настоящий игрок.
Трусость — мать жестокости.
Те, которые вменяют людям в вину их всегдашнее влечение к будущему и учат хвататься за блага, даруемые нам настоящим, и ни о чем больше не помышлять, — ибо будущее ещё менее в нашей власти, чем даже прошлое, — затрагивают одно из наиболее распространенных человеческих заблуждений, если только можно назвать заблуждением то, к чему толкает нас, дабы мы продолжали творить её дело, сама природа; озабоченная в большей мере тем, чтобы мы были деятельны, чем чтобы владели истиной, она внушает нам среди многих других и эту обманчивую мечту.

У

У высокого положения есть то преимущество, что с ним можно по собственному желанию расстаться, и почти всегда есть возможность выбора более высокой или более низкой ступени: ведь не со всякой высоты непременно падаешь, гораздо чаще можно благополучно опуститься.
У животных есть та благородная особенность, что лев никогда не становится из малодушия рабом другого льва, а конь — рабом другого коня.
Ученость, как таковая, сама по себе есть нечто безличное. Для благородной души она может быть добавлением очень полезным, для какой-нибудь иной — вредоносным и пагубным. Вернее было бы сказать, что она вещь драгоценная для того, кто умеет ею пользоваться.

Ф

Философы ни о чём не спорят так страстно и так ожесточённо, как по поводу того, в чём состоит высшее благо человека; по подсчётам Варрона существовало двести восемьдесят восемь школ, занимавшихся этим вопросом <...> Одни говорят, что наше высшее благо состоит в добродетели; другие – что в наслаждении, третьи – в следовании природе; кто находит его в науке, кто – в отсутствии страданий, а кто в том, чтобы не поддаваться видимостям...
Философия нисколько не ополчается против страстей естественных, лишь бы они знали меру, и она проповедует умеренность в них, а не бегство от них.

Х

Хотя чужое знание может нас кое-чему научить, мудр бываешь лишь собственной мудростью.

Ч

Чаще всего мы больше радуемся детским шалостям, играм и проделкам наших детей, чем их вполне сознательным поступкам в зрелом возрасте, словно бы мы их любили для нашего развлечения, как мартышек, а не как людей.
Человек — изумительно суетное, поистине непонятное и вечно колеблющееся существо.
Человек страдает не столько от того, что происходит, сколько от того, как он оценивает то, что с ним происходит.
Чем больше заполняется наша душа, тем вместительнее она становится.
Чрезмерно сильное горе подавляет полностью нашу душу, стесняя свободу её проявлений.
Что касается пьянства, то этот порок — насквозь телесный и материальный. Поэтому самый грубый из всех ныне существующих народов — тот, у которого особенно распространен этот порок. Другие пороки притупляют разум, пьянство же разрушает его и поражает тело.
Что касается смерти, то ощущать её мы не можем; мы постигаем её только рассудком, ибо от жизни она отделена не более чем мгновением.
Чтобы правильно судить о вещах возвышенных и великих, надо иметь такую же душу; в противном случае мы припишем им наши собственные изъяны.
Чем глубже река, тем меньше она издаёт шум.

Ш

Шум оружия заглушает голос законов.

Я

Я предпочитаю самостоятельно ковать себе душу, а не украшать её позаимствованным добром.
Я считаю себя средним человеком, за исключением того факта, что считаю себя средним человеком.

Источники

«Энциклопедия афоризмов, средние века», Минск, «Современный литератор», 1999
Монтень М. Опыты.- Академия наук СССР, Литературные памятники, изд. «Наука», Москва, 1980
Монтень «Опыты». — М.: «Правда», 1991. ISBN 5-253-00135-2.

Мишель де Монтень

Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе