У этого термина существуют и другие значения, см. Лён (значения).
Лён (лат.Línum), под поторым чаще всего имеется в виду Лён обыкнове́нный, или посевно́й (лат.Línum usitatíssimum) — однолетнее травянистое растение из рода Лён (лат.Linum), типового для семейства Льновые. Известнейшее и одно из древнейших культурных растений в истории человечества. Вероятно, что родина льна — горные районы Индии, Китая и Средиземноморья. Сегодня его широко возделывают в умеренной зоне Европы, Азии и Северной Америки, а также в Северной Африке.
Лён — древнейшая масличная культура, из стеблей получают волокно, идущее на изготовление одежды, строительного утеплителя, уплотнительного материала в сантехнике («пакля»). Из семян методом холодного прессования получают масло. Льняное масло (холодного отжима) используется нередко в пищу, но, главным образом, для технических целей (например, для изготовления лаков, олифы, красок, а также непромокаемых тканей, клеёнок). В частности, масло применялось художниками в Европе в средние века для придания блеска картинам. Целебные свойства льняного семени были известны древним грекам. Гиппократ рекомендовал употреблять его при воспалении слизистых оболочек. Льняные жмыхи составляют хороший корм для молочного скота. Льняная мякина, получаемая от раздавленных коробочек, служит для кормления свиней. Из льняного семени изготавливают льняную муку, которую используют в кулинарии.
Все корреспонденты, сообщая о черве, пишут одно и то же: ест червяк лён, а начальство не смотрит. Крестьяне, не зная других средств, прибегают только к молебнам и крестным ходам, а начальство бездействует.[2]
Воздух посвежел; раздаются удары цепов, слышится запах гари, несущийся из риги. Бабы уж выколотили льняное семя и намяли льну. Семя начнут постепенно возить на ближайшую маслобойню: и масла и избоины ― всего будет вдоволь.[3]
Лён, если бы он имел голос, кричал при обработке. Его дергают из земли, взяв за голову. С корнем. Сеют его густо, чтобы угнетал себя и рос чахлым и неветвистым. Лён нуждается в угнетении.[5]
Три дня назад шёл Кудрявцев днем этой же дорогой, и лён ― рыжий, с шоколадным отливом поверху ― звенел под ветром сухим, шелестящим звоном. А теперь лён уже вытеребили, и на дороге, когда шли осиново-березовым леском, пахло баней и марганцовкой, а возле льна пахло мокрым бельём.[8]
Вырастить лён — это еще полдела. Его надо своевременно и тщательно подсортировыватъ не только по длине и цвету, но и по степени вылежки.[9]
— Борис Рыбаков, «Сроки, качество — на первый план», 1962
Считается, что минеральных удобрений вносят по полтора центнера на гектар пашни, на самом же деле их получает один лён. Он тут убыточный: убрать в срок не удаётся, качество низкое, да и везти на завод разорительно ― до самого Селижарова по бездорожью.[10]
...они остановились ― посреди поля, где выращивают лён, посреди тончайшей паутины, усыпанной крохотными, нежнейшими голубыми звездочками. И лён, это чудо небесной кружевницы, не пригнулся под их ногами.[11]
Итак, если Государство даст столько же, сколько берет, то будет брать то, что надобно, и давать, что может; следовательно: золото и серебро наряду пойдут с другими вещми. Россия за вино, сахар и пр. даёт железо, сало, пеньку и лён; Испания серебра и золото.[1]
Иван усомнился; но, рассмотрев внимательнее, и он согласился, что действительно козявочки точат листики на льне.
— Это ничего.
— Как ничего? Да разве ты не видишь, что едят? ну, и съедят все. Пропадет наш лён.
— Крый господи! Зачем?
— Как зачем? Да, так, что объедят все, и ничего не останется — вот тебе и лён. Ведь репу в прошедшем году всю съели.
— То репа, — репу всегда объедает, а на льне никогда этого не бывало; сколько льнов ни сеял, никогда не бывало.
— Мало ли что не бывало, а, может быть, и бывало, да вы не замечали.
— Разве что!
Иван, однако, на этот раз не убедился, что блоха действительно может съесть лён. «Так козявочки — мало ли их летом бывает».
В этот день я раз десять бегал смотреть лён — точат.
На другой день блох появилось еще более, а между тем наступила засуха. Ни дождинки; солнце жжет; каждый день дует сильный южный ветер, суховей. Земля высохла, потрескалась; лён и без того идет плохо, а блох все прибывает да прибывает. Который лен пораньше вышел из земли, тот ничего еще, — стоит, только листики подточены и росту нет; который позже начал выходить — не успеет показаться из земли — уже съеден. Даже крестьяне дивились. Блохи всюду появилось такое множество, что ею был усыпан не только лён, но всякая былинка в поле.[2]
Все корреспонденты, сообщая о черве, пишут одно и то же: ест червяк лён, а начальство не смотрит. Крестьяне, не зная других средств, прибегают только к молебнам и крестным ходам, а начальство бездействует. Ни земство, ни администрация ни к каким мерам не прибегают! В самом деле, ведь это ужасно! Червяк пожирает наш лён, а начальство смотрит, никаких мер не принимает. Ах, господа либералы, господа либералы! Ничего-то вы сами не можете сделать, все к начальству прибегаете. Да и что же начальству делать? Мало вам того, что по телеграмме прискакал сам господин исправник, да еще со становым и с двумя банками карболовой кислоты! Чего больше. Не губернатору же в самом деле ехать. Что карболовая кислота не подействовала, что червяк и исправника не испугался, так в чем же тут администрация виновата! Червяк ведь не студентам чета, вишь, он какими тучами ползет. Исправник еще с чумы помнит карболовую кислоту, ну, и везет. Чего ж вам больше? Не новых ли начальников против червей завести, не паспорта ли особенные выдумать![2]
Посевы льна дают обыкновенный урожай в сам-десять. Льняное масло употребляется армянами в пищу, также как и кунжутное. Лён родится во всех обсеменяемых полосах, кунжут же требует исключительно жаркой полосы, как и растущая в крае хлопчатая бумага. Между кустами хлопчатой бумаги сеют кусты клещевины, зёрна которой в виде фасоли заключают в себе белоснежное вещество без запаха, известное под названием клещевинного масла (Oleum Ricini).
Воздух посвежел; раздаются удары цепов, слышится запах гари, несущийся из риги. Бабы уж выколотили льняное семя и намяли льну. Семя начнут постепенно возить на ближайшую маслобойню: и масла и избоины ― всего будет вдоволь. Избоиной хорошо коров с новотелу покармливать; но и дворовые охотно ее едят; даже барышни любят изредка полакомиться ею, макая в свежее льняное масло. А лён-стланец раздадут на пряжу ― будет чем занять в зимние вечера и сенных девушек, и ткачих. А покуда все дворовые заняты в огороде; роют последний картофель, срезывают капусту.[3]
Пётр, отправляясь в баню и задумав испытать мудрость Февронии, посылает ей маленький пучок льна с предложением выткать из него, пока он будет мыться в бане, сорочку, штаны и полотенце. В ответ на это предложение Феврония велит отнести князю щепку от полена, чтобы он, пока она будет очищать лён, сделал ей станок для тканья присланного льна. Но так как Пётр отказывается из такого малого куска дерева и в такой короткий срок сделать станок, то и Феврония, со своей стороны, также отказывается из маленького пучка льна в этот же срок сделать одежду для взрослого мужчины. Услышав ответ Февронии, князь похвалил её.[12]
— Николай Гудзий, История древней русской литературы (XI-XV вв.), 1938
Аналогичное положение сложилось в сельхозартелях «Мечты Ильича», «Красный пахарь», «Правда», «Мир» и «Ленинский путь» Калязинского района. Уровень выполнения плана в этих артелях застыл на 0,1 — 2 процентах. Больше того, до сего времени в Управлении совершенно не приступали к продаже тресты 19 хозяйств, в том числе в Кимрском районе семь, в Горицком и Калязинском районах по шесть колхозов. Льноводам надо помнить, что высокие доходы получают только там, где внимательно относятся ко льну и умело подготавливают его к сдаче. Вырастить лён — это еще полдела. Его надо своевременно и тщательно подсортировыватъ не только по длине и цвету, но и по степени вылежки. Именно так поступают труженики сельхозартелей «Искра» и «Победа» Горицкого района, «Коммунар» и «Россия» Калязинского района. Здесь за каждый центнер подсортированной тресты установлена дополнительная оплата в зависимости от качества. Наряду с этим сдавать отдельные партии тресты необходимо однородными по качеству. Нельзя допускать, например, таких фактов, какие допускает колхоз «Возрождение» Кимрского района. Он иногда посылает на Троице-Кочкинский льнозавод автомашины, груженные смесью хорошей тресты и путанины.[9]
— Борис Рыбаков, «Сроки, качество — на первый план», 1962
К началу Великой Отечественной войны сельское хозяйство окрепло, деревня стала получать в большем количестве трактора и другую технику, хотя и не в тех размерах, которые требовались для правильной организации сельскохозяйственного производства. Украина по-прежнему поставляла стране пшеницу и особенно мясо, молоко, сахар. Производила она также овощи и технические культуры ― лён и коноплю. Когда для авиации потребовались смазочные масла, стали выращивать касторник, то есть клещевину, ибо касторовое масло содержит много рицинолевой кислоты. Именно на Украине я впервые встретился со словом «рицин» и познакомился со способом выращивания рицинки, как называют украинцы клещевину.[13]
Севооборота не получается: люпин не вырос, семян клевера нет. Почвы сильно закислены, органику видят только прифермские поля, идущие под картофель. Считается, что минеральных удобрений вносят по полтора центнера на гектар пашни, на самом же деле их получает один лён. Он тут убыточный: убрать в срок не удаётся, качество низкое, да и везти на завод разорительно ― до самого Селижарова по бездорожью.[10]
Король и повёл королевну по рядам женихов, но никто ей не пришёлся по сердцу, и о каждом она нашла что заметить.
Один, по её мнению, был слишком толст, и она говорила: «Он точно винная бочка!»
Другой слишком долговяз: «Долог да тонок, что лён на лугу».
Третий слишком мал ростом: «Короток да толст, что овечий хвост».
Четвёртый слишком бледен: «Словно смерть ходячая!»
А пятый слишком красен: «Что свёкла огородная!»
Шестой же недостаточно прям: «Словно дерево покоробленное!»
Мы лён на стлище. Так называется поле, на котором стелют лён. Лежим плоскими полосами. Нас обрабатывает солнце и бактерии, как их там зовут? А от меня по правую руку ― полка с Толстым. У меня на стлище лет десять лежит одно его слово. <...> А если я влюблен в камень, в ветер, если мне не нужен сегодня нож? Лён не кричит в мялке. Мне не нужна сегодня книга и движение вперед, мне нужна судьба, горе, тяжелое, как красные кораллы. <...> Тень не хочет протянуть мне руку. Я лён на стлище. Смотрю в небо и чувствую небо и боль. <...> Лён. Это не реклама. Я не служу в Льноцентре. Сейчас меня интересует больше осмол. Подсечка деревьев насмерть. Это способ добывания скипидара. С точки зрения дерева ― это ритуальное убийство. Так вот, лён. Лён, если бы он имел голос, кричал при обработке. Его дергают из земли, взяв за голову. С корнем. Сеют его густо, чтобы угнетал себя и рос чахлым и неветвистым. Лён нуждается в угнетении. Его дергают. Стелют на полях (в одних местах) или мочат в ямах и речках. Речки, в которых моют лён, ― проклятые, в них нет уже рыбы. Потом лён мнут и треплют. Я хочу свободы. Но если я ее получу, то пойду искать несвободы к женщине и к издателю.[5]
А когда лес прошли и показалась деревня, Михайла свернул с нужной дороги и наладил впрямик на Чертухино. «Что ж, что с дурцой, ― обдумал Михайла, ― это даже и лучше: такая баба как лён на трепле!» Оказалась же дельная баба, не поглядела, что Михайле за седьмой десяток перевалило, должно быть, натерпелась, в сиротстве побираясь по людям. <...> Оттого и любили в старину, когда для мужика были только трактиры да церкви, не только парни и девки, а и бабы и мужики ― посиделки! Нанималась в складчину на всю зиму самая просторная изба, и как только лён по домам перетреплют, так уж прясть собирались по вечерам на поседки. По лавкам рассаживались с веретёнами бабы, в красном углу садились девки и парни, а мужики жались по уголкам да залезали куда-нибудь на полати; отсюда потом на луга и в лесную чащобу, когда солнце на другой бок после зимы повернётся, разливались наши старинные песни, которых теперь уже не помнят, а если и вспомнит кто, так мало кому интересно.[6]
На рассвете дня и на рассвете года всё равно: опушка леса является убежищем жизни. Солнце встаёт, и куда только ни попадёт луч, ― везде всё просыпается, а там внизу, в тёмных глубоких овражных местах, наверное, спят часов до семи. У края опушки лён с вершок ростом и во льну ― хвощ. Что это за диво восточное ― хвощ-минарет, в росе, в лучах восходящего солнца! Когда обсохли хвощи, стрекозы стали сторожкими и особенно тени боятся…[7]
Вышли на бугор, свернули вправо, лощиной спустились вниз, прошли тропкой через льняное поле, и тут совсем неожиданно перед ними открылась река. Она была небольшой, густо поросла ракитником, ветлой по берегам, ясно звенела на перекатах и часто разливалась глубокими мрачными омутами.[14]
Луна над лесом и туманом всходила близкая и красная. Но лето держалось, держалось, пылило и пекло, пока наконец вчера не прошел обильный дождь с градом, после которого сразу придвинулась осень, объявились вдруг первые желтые листья, красно-коричнево загорелись глухие дороги, заросшие подорожником. Три дня назад шел Кудрявцев днем этой же дорогой, и лён ― рыжий, с шоколадным отливом поверху ― звенел под ветром сухим, шелестящим звоном. А теперь лён уже вытеребили, и на дороге, когда шли осиново-березовым леском, пахло баней и марганцовкой, а возле льна пахло мокрым бельём.[8]
Но разошедшийся Василий Прокопьевич всё ещё не смеется. Он услышал вдруг сладкоголосую Наталью Семёновну и обрушил на неё остатки своего гражданского гнева:
― Бояры-бояры, а сама тянет из колхоза всё, что плохо лежит ― то лён, то сено охапками, то ржаные снопы. Прижмут её ― она в слёзы: плакальщица ведь, артистка! А когда муж стоял в председателях, от неё никому житья не было.
Однажды Ванька Вихтерков подкараулил её в поле да забрался под суслон, будто от дождя, ждёт, что будет. Причитальница добралась и до этого суслона, снимает хлобук, а он ей: «Хлобук-то оставь, Натаха, а то меня дождь смочит!»[15]
Лишь когда резкий запах теплой крови, исходящий от людей, остался позади, они остановились ― посреди поля, где выращивают лён, посреди тончайшей паутины, усыпанной крохотными, нежнейшими голубыми звездочками. И лён, это чудо небесной кружевницы, не пригнулся под их ногами. Агеларре смотрел на нее и улыбался. Она никогда не могла понять, был ли он ее возлюбленным. То, что происходило между ними в странном полусне, несомненно, было изменой.[11]
Иль как на лён, на шёлк, цвет, пестрота и лоск,
Все прелести, красы, берутся с поль царицы; Сталь жесткая, глядим, как мягкий алый воск,
Куется в бердыши милицы.[16]
.svg){kind=logo}
